Официальная доктрина СССР.
Согласно этой идеологии, вся история человечества, начиная с разложения первобытной общины, есть история борьбы трудящихся и паразитов-тунеядцев (рабов и рабовладельцев, крестьян и феодалов, рабочих и капиталистов). Трудящиеся производят материальные блага, паразиты себе их присваивают, лишая трудящихся продуктов их же собственного труда, по праву частной собственности. Источник исторического процесса – материальное производство, осуществляемое коллективами трудящихся. Именно этим трудом создаются новые производительные силы, порождающие новые экономические формы и общественные отношения. Это вызывает необходимость перемены устаревших политических и идеологических форм (государства и духовной культуры), что и происходит в результате революции. Таков закон соответствия производительных сил и производственных отношений – главный закон истории. Законы истории жестки, механистичны, универсальны, они исключают всяческие случайности и отклонения и действуют везде одинаково, независимо от цивилизационной или этнической специфики.
Все народы должны пройти тот путь, который уже прошел Запад – от первобытного общества через рабовладение и феодализм к капитализму, а затем совершить коммунистические революции. Основной лейтмотив истории составляет постепенное приближение трудящихся классов к политическому и экономическому освобождению по мере развития производительных сил, научно-технического прогресса. Крепостной крестьянин более свободен, чем раб, так как имеет небольшую собственность и считается человеком, а не тягловой скотиной, капиталистический рабочий боле свободен, чем феодальный крестьянин, так как формально, юридически считается членом гражданского общества. Закабаленность капиталистического рабочего лишь экономическая, сбросить эту последнюю форму зависимости пролетариат сможет в результате коммунистической революции.
В ХХ веке возникло первое государство, где трудящиеся – городские рабочие и беднейшие крестьяне, то есть деревенский пролетариат победили в результате социалистической Революции и выгнали или уничтожили своих паразитов (капиталистов, помещиков, купцов, дворян). Таким образом, Советский Союз есть государство рабочих и крестьян, свободно трудящихся, созидающих новое общество и идущих к коммунизму. Примеру Советского Союза после 2 мировой войны последовали некоторые другие страны. Однако сохранились еще страны, где власть осталась у паразитов-капиталистов, возглавляемые странами Западной Европы и США. Рано или поздно и там капиталистические режимы рухнут, и пролетарии и крестьянство тоже возьмут власть в свои руки. Коммунизм – столбовая дорога цивилизации, которую не минует ни одна страна.
Поскольку социалистическая революция произошла в России – аграрной, полуазиатской неразвитой стане (которая оказалась “слабым звеном” в цепи империализма), то СССР был вынужден за несколько десятилетий догнать индустриальный уровень развития Запада (ступившего на путь индустриального развития несколько веков назад). И это ему удалось. СССР уверенно лидирует в соревновании двух систем – капиталистической и социалистической и демонстрирует социальные преимущества социализма (свободы, творческое саморазвитие личности, социальная справедливость и равенство). Запад же стагнирует, погрязает в имущественном неравенстве, богатстве одних и нищете других, чувствует свой скорый конец и оттого преисполняется агрессии и экспансионизма. Он желает либо победить СССР и мир социализма военным путем, тем самым, приостановив поступь общественного прогресса, либо, если это будет невозможно, уничтожить вместе с собой весь мир в огне атомной войны. Советский Союз же ведет миролюбивую политику, направленную на сотрудничество со всеми прогрессивными силами планеты и уверенно идет к неминуемой победе социализма.
Такова в общих чертах была официальная идеология ССР – советский марксизм, тиражируемая в бесчисленных книгах, фильмах, спектаклях, преподаваемая в школах и в институтах, с детских лет входившая “в плоть и кровь” советского человека. Для пропаганды этой идеологии в СССР существовал целый социальный институт пропагандистов и агитаторов, но совершенно понятно, что если бы эта идеология не разделялась массами, если бы она не отвечала внутренним импульсам общественного сознания, то никакие агитаторы ее бы не удержали (и так, собственно, и произошло в “застой” и перестройку).
Наряду с экономической эффективностью в процессе советского производства играла исключительную роль социальная эффективность. Каждый трудящийся мог быть уверен в том, что он не потеряет свою работу, получит помощь в получении квартиры, в случае болезни (бесплатное лечение, дешевые путевки в санатории от профсоюза и т.д.). Более того, член советского трудового коллектива был связан с другими членами тысячами ниточек личных зависимостей, он не ощущал себя заброшенным и обреченным на одиночество индивидом, он всегда мог рассчитывать на “локоть” друга. Даже наличие субординации в коллективе (начальник и подчиненный) не исключало личностные взаимоотношения (начальник может быть таким же членом Партии, как и подчиненный, дети начальника и подчиненного могут ходить в один детский сад или в один и тот же класс школы). Помощь и поддержка были гарантированы даже для плохих работников. Независимо от качества работы члены коллектива получали одну и ту же зарплату. Никто, за исключением лиц, совершивших из ряда вон выходящие поступки, вроде политического или уголовного преступления, не должен был бояться голодной смерти или лишения моральной поддержки сослуживцев.
Такой общинный характер производства, в общем-то, обеспечивает определенный, не самый высокий, но и не низкий уровень воспроизводства материальных благ. В кризисных же ситуациях он еще более эффективен и обеспечивает скорую и тотальную мобилизацию и решение поставленной проблемы (недаром, частым явлением на советском производстве был аврал, руководители производства интуитивно чувствовали, что в исключительных условиях этот способ производства демонстрирует лучшие свои стороны). Кроме того, - и это еще важнее - он обеспечивает главнейшие жизненные потребности большинства индивидов и значит общество, основанное на нем, обладает высокой степенью стабильности. Однако такой способ производства и такие общественные отношения имеют и свои недостатки, как и полагается, диалектически связанные с их же собственными достоинствами. Вечный бич советского производства – лодырь и тунеядец, стремящийся увильнуть от работы и получить свой кусок хлеба – такой же, как у других, за меньший труд. Наказывать таких лодырей экономически – значит выступать против главного принципа советских общественных отношений – принципа коммунальности. Согласно ему даже плохой член коллектива пользуется минимумом привилегий, которые пользуются и другие члены коллектива. Советские люди составляют единую производственную общину, а члены такой общины не могут относиться друг к другу по “закону джунглей”, то есть на основе индивидуалистического правила равнодушия к судьбе другого, каким бы он ни был. Отсюда стремление воздействовать на “паршивых овец” моральными средствами – терпеливые и часто бесполезные попытки их перевоспитать при помощи товарищеских судов, партийных и комсомольских собраний и т.д.
Таковы были реальные условия жизни советских людей, их материального производства, общественного бытия в классических период советского общество (до 69-х годов).
Неофициальная советская идеология: советский псевдолиберализм.
С начала 60-х годов, то есть с хрущевской “оттепелью” официальный марксизм стал терять власть над умами, и советская интеллигенция, которая некогда была творцом и проводником в массы марксизма, начала продуцировать версии иной, неофициальной советской идеологии. Разумеется, все это происходило не целенаправленно: создавать идеологию есть естественное свойство интеллигенции, такое же, как дыхание для живого организма, и точно так же, как человек не замечает, что он дышит, интеллигент не замечает, что он идеологизирует. Кроме того, идеология есть ведь ложное сознание, своеобразный самообман, поэтому носитель идеологии ее таковой не считает, для того, чтобы осознать это, нужно выйти за рамки данного идеологического дискурса (что, как правило, связано с переходом к другому идеологическому дискурсу). Так, интеллигенты-“шестидесятники” правильно квалифицировали официальный советский марксизм как идеологию (не пожелав, правда, ее подвергнуть научному анализу, в частности, потому что дискредитация советского истмата для них была тождественна дискредитации марксизма вообще). Однако они не так и не поняли, что сами они критикуют марксизм и советский строй также с позиций сугубо идеологических.
Эта новая идеология формировалась в диссидентских кружках, в самиздатовских журналах, в антисоветских русскоязычных изданиях за границей. Тем не менее, участвовали в этом процессе не только диссиденты – открытые враги советской власти, но и самые широкие круги интеллигенции, то есть работников умственного труда – от университетских профессоров и школьных учителей, до работников партийных СМИ и идеологического советского и партийного аппарата (которые, казалось бы, должны были наоборот, защищать советскую идеологию). На работе они могли провозглашать тезисы марксизма-ленинизма, в которые давно уже не верили, а в кругу друзей, “на кухне” поносить марксизм, восхвалять Запад и, таким образом, не осознавая этого, распространять новую идеологию. Идеология эта ковалась не только в теоретических рассуждениях и статьях, не меньшую роль сыграли здесь литература, бардовская песня, эстрадный юмор и другие формы элитарного и массового искусства, в которых в эстетически привлекательной форме преподносились те или иные антисоветские мировоззренческие установки.
Когда началась перестройка, это идеологизирование выплеснулось на страницы отечественных журналов и газет, на экраны ТВ, в университетские аудитории, на площади городов, постепенно полностью заполонив все информационное пространство позднего СССР. Робкие попытки честных и убежденных советских марксистов отстоять или даже просто публично высказать свои взгляды (вспомним знаменитое письмо Нины Андреевой, напечатанное в “Советской России” в разгар горбачевской перестройки), тонули в улулюканье, шельмование, оскорблениях и угрозах. Адепты новой идеологии затыкали рты своим идеологическим противникам не хуже своих предшественников – вульгарных марксистов.
Но что же это за идеология? Необходимо заметить, что неофициальная советская идеология, начавшая формироваться в годы хрущевской “оттепели” и брежневского “застоя”, распадалась на две разновидности. Первую мы обозначаем как советский псевдомонархизм, вторую – как советский псевдолиберализм. Первый разрабатывался “почвенническими” кругами диссидентства (А. Солженицын, И. Шафаревич, Л. Тимофеев и др.), второй – “прозападными, либеральными кругами” (А. Сахаров, Е. Боннэр, В. Новодворская и др.). При всех различиях их положительных установок – Солженицын с Шафаревичем провозглашали верность русскому православному монархизму, Новодворская с Боннэр, напротив отрицали всякую самобытность России и в качестве идеала предлагали Запад и США, их объединяла общая антисоветская платформа. Причем, в условиях, когда единственной реальной исторической формой российской цивилизации был СССР, этот антисоветизм диссидентов фактически был разновидностью русофобии (в случае “западников” вроде Боннэр это была русофобия открытая и сознательная, в случае “почвенников” вроде Солженицына – скрытая и частично бессознательная).
В годы перестройки псевдомонархизм стал основой для таких организаций как широко известное тогда общество “Память”, а также широких кругов “писателей-патриотов” (В. Распутин, В. Белов, В. Бондареко и др.). Псевдолиберализм же был представлен Межрегиональной Депутатской группой (Г. Попов, Т. Гдлян, Т. Заславская. Г. Старовойтова и др.), младореформаторами Чубайсом, Бурбулисом, Гайдаром и т.д. После переворота 1991 года псевдолиберализм стал государственной идеологией Российской Федерации, псевдомонархизм – одной из оппозиционных идеологий (по причинам, рассмотрение которых выходит за рамки марксистской методологии; имеется в виду цивилизационный фактор: поддержка российских “либералов” Западом, который через своих агентов влияния, спецслужбы и идеологические рычаги вообще принимал активное участие в процессах, происходивших в позднем СССР и в ранней РФ). Поэтому мы обратимся к рассмотрению советского псевдолиберализма.
Он прошел несколько стадий своего развития. Первоначально он эклектично совмещал себе тезисы социализма марксистского толка и либерализма. Сейчас уже мало кто помнит, что Сахаров – кумир сегодняшних самых крайних либералов, почти социал-дарвинистов (таких как Гайдар и Чубайс), по своим убеждениям был вообще-то сторонником теории конвергенции социализма и капитализма, то есть сращивания их и совмещения лучших черт каждого из этих обществ. К примеру, в своей работе “Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе” он писал: “Автор (имеется в виду сам автор работы А.Д. Сахаров – Р.В.) очень хорошо понимает, какие уродливые явления в области человеческих и международных отношений рождает эгоистический принцип капитала, когда он не испытывает давления социалистических, прогрессивных сил..”. В наши дни подобные слова звучат почти как коммунистическая пропаганда. Еще в годы перестройки наши псевдолибералы (возможно, из сугубо тактических соображений) употребляли лозунги “обновленного социализма”. Открыто отреклись от социалистической идеи они перед самым 1991-ым годом, когда широким массам стал ясен крах перестройки. Мы рассмотрим основные тезисы идеологии псевдолиберализма уже в развитом, очищенном от чуждых напластований виде. Перед этим мы должны указать на одну ее немаловажную особенность: она формировалась в полемике с советской официозной идеологией – вульгарным марксизмом и в общем-то главной ее задачей было “вырвать” человека из идеологического пространства марксизма-ленинизма. А для этого следовало говорить с ним на строго определенном языке и на строго определенные темы. В итоге получилась своего рода “перевернутая картинка”, мировоззрение “вывернутого наизнанку истмата”. В этом мы видим объяснение громадного и быстрого успеха антисоветской идеологии. За столь короткий срок столь значительное число людей, конечно, не могло произвести сложную и болезненную работу объективного критического переосмысления своих прежних взглядов, просто изменились оценки при общем сохранении структуры мировосприятия.
Истмат исходил из того, что историей движет созидательная работа коллективов трудящихся, а индивидуалисты-собственники – паразиты и тунеядцы. Псевдолиберализм, напротив, объявляет собственника-индивидуалиста субъектом исторического процесса и источником прогресса, а саму частную собственность – священной и неприкасаемой, трудящиеся же предстают здесь как носители “стадного инстинкта”, трутни, безынициативные и инфантильные индивиды, неспособные жить самостоятельно, своим умом. Истмат выступает за тотальную госэкономику и госраспределение, псевдолиберализм - за не менее тотальный рынок, который рассматривается теперь как естественный регулятор экономики. Рынок своей “невидимой рукой” якобы все в конце концов обставляет наилучшим образом. Функции государства с этой точки зрения сводятся к минимуму (“государство – ночной сторож”, оно не вмешивается в экономику, а лишь охраняет собственников от посягательств на их собственность).
И истмат, и псевдолиберализм солидарны в том, что в истории действуют жесткие универсальные законы, главным образом, сводящиеся к законам экономики, и что все народы должны пройти один и тот же путь – от первобытной общины через рабовладение и феодализм к капитализму, то есть повторить путь Запада. Но согласно истмату конечная точка этого пути – коммунизм, а согласно псевдолиберализму – капитализм. Капитализм видится здесь как идеальное общество, где фактически нет сколько-нибудь серьезных проблем, где все люди обеспечены, счастливы, свободны. Даже положение отверженных слоев капиталистического общества – безработных, бродяг и т.д. псевдолиберализм оценивает как более высокое и приемлемое, чем положение, скажем, рядового советского гражданина. Указание на реальные трудности Запада: расслоение между странами первого и третьего мира, агрессивную политику США, кризисность западной экономики, псевдолиберализм квалифицирует как коммунистическую пропаганду и без обсуждений отметает.
Российская Социалистическая революция 1917 года, согласно псевдолиберализму, прервала нормальное развитие России, уже шедшей по пути капитализма вслед за Западом. Революция якобы отбросила нашу страну в феодализм, а то и в рабовладение. Истоки этой революции - как в зловредном фанатизме большевиков, так и в авторитарных, антидемократических традициях российской цивилизации вообще. Россия еще в средние века свернула с цивилизованного пути развития, по которому пошел Запад, и стала все больше походить на азиатские деспотии. Азиатчина большевиков есть прямое продолжение азиатчины царизма.
Советский социализм, таким образом, понимается здесь как социальная аномалия и исторический тупик, сплошная череда преступлений государства перед своим народом (красный террор, гонения на религию, коллективизация, сталинский террор, преследования диссидентов в послевоенном СССР и т.д.). Никаких положительных черт псевдолиберализм за советским строем не признает, и призывает к полному уничтожению его в социальной реальности и к тотальному очернению в общественном сознании.
Мы обозначаем эту идеологию как советский пседолиберализм, потому что имитируя некоторые внешние черты классического западного либерализма и западного неолиберализма, он по сути является феноменом советской культуры. Либерализм как таковой есть идеология буржуазии в западном смысле этого слова. Советский псевдолиберализм начал формироваться в те годы, когда буржуа западного типа в России не было и не могло быть по определению. Создавался он людьми, которые жили в советском обществе, впитали в себя его, если не официально-идеологические, то внутренние, мировоззренческие, культурные, экзистенциальные установки, то есть оставались советскими людьми, пусть даже и выступающими против политической надстройки этого советского общества. Более того, искомая “цивилизованная буржуазия” не возникла и позже, после гайдаровско-чубайсовской приватизации, а ее порождение – “новые русские” в целом ряде существенных черт отличаются от буржуазии Запада. Вместе с тем этот псевдолиберализм имеет ряд положений, принципиально и генетически связанных с советским вульгарным истматом. Прежде всего, западный либерализм предлагает совершенно иную концепцию членения исторического процесса: дикость-варварство-цивилизация. Она принципиально не совпадает с “истматовской пятичленкой”: первобытный строй-рабовладение-феодализм-капитализм-коммунизм” и с псевдолибералистской “четырехчленкой”: первобытный строй, рабовладение, феодализм, капитализм. Для настоящего либерала не существует “капитализма”, а есть “цивилизованное общество”, и дело тут не только в термине, а в подходе к истории: концепция общественно-экономических формаций выдвигает на первый план экономический фактор, концепция западного либерализма – фактор политический, наличие или отсутствие институтов демократии западного типа. Далее, классический либерализм ничего не говорит о законах истории, что в общем-то естественно: либерализм – идеология индивидуалистичная, с ее точки зрения историю делают не некие абстрактные законы, а конкретные активные индивиды. Рассуждения о законах истории, которым люди вынуждены подчиняться для либерала – ересь холизма, неприемлемой для него веры в реальность абстрактных понятий: “народ”, “история” и т.д. Можно сказать больше: в современных версиях либерализма (к примеру, в концепции “открытого общества” К. Поппера) историцизм подвергается самой резкой критике, существование универсальных законов истории решительно отвергается и в качестве основного метода политики предлагается социальная инженерия. Все это, конечно, бесконечно далеко от рассуждений советских и постсоветских “либералов” о законах рынка, непреложных и одинаковых везде “как законы Ньютона”, что якобы исключают любой другой путь развития России, кроме капиталистического.
Итак, псевдолиберальная доктрина обрисована. Обратимся теперь к материальному производству советского общества 60-х-80-х годов в поисках ее реальных корней.
Практически все исследователи охотно отмечают, что теневой рынок был теснейшим образом связан с административной, плановой экономики, но они подчеркивают, как правило, лишь одну сторону этой связи – трудность функционирования госэкономики без теневого “довеска”. Диссидент Лев Тимофеев вообще считает, что нелегально сформировавшиеся в позднем СССР рыночные отношения есть “нормальная”, “естественная” форма экономики, которая составляла “живую альтернативу” плановому хозяйству. Он пишет уже в наши дни: “От “социалистического сектора экономики”, который вообще никогда не существовал в чистом виде, к началу 80-х … мало что осталось: вся цепочка управления экономикой, … и межотраслевые связи в том числе были сверху донизу коррумпированы и пронизаны отношениями “черного рынка”… Но как ни парадоксально, именно “черный рынок” и обеспечивал более или менее нормальный производственный процесс… Не для того ли и реформы, чтобы снять назревшее противоречие между оболочкой и содержанием – именно в пользу здравых рыночных отношений и частной собственности”. Французский исследователь российского происхождения А. Олейник свободен от родовых перехлестов диссидентского сознания и в оценках советской цивилизации более спокоен и объективен, но и он пишет: “Нелегальная экономика или теневой рынок была одновременно и чуждым, и жизненно необходимым элементом советской экономической системы. С одной стороны нелегальная экономика обеспечивала горизонтальное взаимодействие предприятий, альтернативное посредничеству и контролю со стороны государственных органов. С другой стороны командная экономика не могла функционировать без постоянного обращения экономических агентов к нелегальным практикам…… для успешного выполнения плана требовалось обращаться к нелегальным практикам снабжения”.
В то же время ими почти не обращается внимание на обратную зависимость - теневой советской экономики от экономики официальной, плановой и от государства вообще. Непонимание этой обратной зависимости и порождает либеральные мифы “а ля Лев Тимофеев” о зарождение в недрах советского общества “частных собственников западного типа” и о необходимости их “освободить”. Попытка проведения экономических реформ, исходя из этих мифов (а данные тезисы Тимофеева, несмотря на его личное позиционирование себя как православного патриота, имели широкое хождение среди самых радикальных либералов-западников вроде Чубайса и Гайдара), и привела к возникновению в России бандитского и компрадорского капитализма, а не ожидаемого реформаторами капитализма “цивилизованного”, “западного”. Вместе с тем и крупный советский спекулянт, и теневой производственник – цеховик не могут априрори считаться частными собственниками, потому что они не владеют товарами и средствами производства, они их используют антизаконно, по сути дела, похищая их у государства. А на вора по определению не распространяется право собственности, он может быть лишь фактическим и незаконным обладателем украденной им вещи.
Это не публицистический перехлест, а реальное положение дел в советской теневой экономике. Вся деятельность советских теневиков строилась именно на хищениях госсобственности, совершенным либо прямо, либо в скрытом виде. Спекулянт незаконно скупал на базе по госцене дефицитный товар (например, по сговору директором базы, который оформлял этот товар как испорченный при транспортировке). Цеховик также использовал краденное, похищенное у государства сырье (например, ткань для джинсов, которые на рынке будут выдавать за “сделанные в США”). Более того, цеховик нелегально и незаконно использовал станки и оборудование, принадлежавшие государству, и даже крал у государства рабочую силу (ведь физическая сила, здоровье, профессиональные навыки человека советского общества априори принадлежали государству). Таким образом, советский теневой “капитализм” изначально нес откровенный криминальный оттенок в сущности своей и его связь с настоящим криминальным миром – миром, где правили “воры в законе”, оформляется уже тогда в позднесоветские годы.
Итак, в постклассическом СССР в реальном материальном бытии появляется еще один персонаж – теневик, делец, цеховик. Он противостоял уже известным нам классическим представителям советского производства – членам трудовых коллективов, как хорошим, работящим, так и плохим – лодырям и тунеядцам. Советский лодырь увиливал от работы, делал ее некачественно, мог даже стащить с завода деталь, но эпизодически и сугубо для себя – для садового участка, для собственного автомобиля, в крайнем случае, чтоб продать за бутылку водки за проходной. Советский теневик превратил эти хищения в систему и при помощи них делал деньги (при содействии коррумпированных госчиновников), создавал и приводил в действие механизм черного рынка – довеска к официальной экономике. Это уже был серьезный сдвиг в общественном бытии, который не мог не отразиться идеологически в общественном сознании. Причем, легко заметить, что система ценностей советского псевдолиберализма и есть идеологическое отражение реального общественного бытия и общественных отношений прослойки советских теневиков-дельцов. В самом деле, в своей реальной жизни теневой делец считал себя умным, инициативным, практичным человеком, не упускающим свою выгоду, а честных трудяг с советских заводов презирал, почитая их за “быдло”. В идеологической сфере эта уверенность отражается в виде тезиса о том, что собственник и предприниматель – соль земли, движитель исторического прогресса, капитализм – общество таких собственников – наилучший строй в истории, социализм – общество трудяг – исторический тупик. Причем, антисоветский идеолог представлял себе западный капитализм именно таким, каким он должен бы быть, чтобы в нем прижились советские теневики - циничные полукриминальные дельцы. Строго говоря, такой западный капитализм имел мало общего с реальным западным капитализмом, например, в ханжеской и помешанной на законопослушности Америке такие дельцы – якшающиеся с преступниками и ведущие свой бизнес при помощи приемов преступного мира точно также оказались бы за решеткой, как и в СССР. Но зато этот образ капитализма чудесным образом совпадал с его образом из вульгарной советской пропаганды. Антисоветский идеолог лишь менял здесь нравственные оценки, то есть стремился оправдать цинизм, корыстолюбие, правовой нигилизм дельцов и очернить честность и солидаризм простых трудящихся, причем, и в том, и в другом случае при помощи сугубо истсматовского тезиса об экономической эффективности как главном критерии прогресса (и при истматовском игнорировании критерия эффективности социальной).
Зависимость теневого дельца от плановой экономики (ведь он крадет продукцию, принадлежащую государству и количество украденного зависит от количества запланированного госорганами) идеологически отражается в тезисе псевдолиберализма об универсальных законах экономики, исключающих самобытное развитие того или иного народа; точно также как зависимость трудящихся на госпредприятиях от Госплана в их реальной, производственной жизни отражается в сознании вульгарного советского марксиста в виде тезиса об универсальности и неизменности законов истории. Наконец, ненависть теневого дельца к государству, в котором он видит своего врага, карающего его строжайшим образом за такую “естественную” и “безобидную” тягу к воровству и спекуляции фантастически отражается в разного рода разглагольствованиях антисоветских идеологов о преступлениях Ленина, Сталина, КПССС перед собственным народом и т.д., и т.п. Сами эти идеологи пытаются все представить так, что они выступают против “бесчеловечного коммунизма” исходя сугубо из христианских ценностей и гуманизма. Все современники “застоя” и “перестройки” помнят должно быть, рассуждения наших записных либералов о “слезинке ребенка”, которая-де аннулирует ценность любого самого лучшего общества (имелось в виду, разумеется, общество социалистическое). Но показательно, что те же либералы (Попов, Старовойтова, Гайдар, Чубайс, а вслед за ними и Немцов с Хакамадой) открыто оправдывали обнищание большой части народа, преступления, совершаемые новой российской буржуазией, а также преступления буржуазии западной, совершаемые в колониях, и не вспоминали при этом ни о гуманизме, ни о христианстве, ни о слезинке ребенка. Перед нами не простое лицемерие, а определенная идеологическая логика . Ленин и Сталин – представители государства, и репрессии были направлены на усиление государства, а государство, согласно советскому псевдолиберализму, должно быть максимально ослабленным и выведенным из всех сфер общественной жизни, откуда только возможно. Российские кооператоры и приватизаторы и западные колонизаторы осуществляли кражи, грабежи, мошенничество и даже массовые убийства, но здесь преступления исходят не от государства, а от частного лица, бизнесмена, и их следствием должна стать, по мысли либералов, экономическая эффективность.
Напоследок мы считаем необходимым напомнить, что отношения между идеологом и тем субъектом материального производства, интересы которого выражает идеолог, почти всегда сложны, неоднозначны и даже противоречивы. Идеолог может не понимать, и как правило, действительно, не понимает: в чьих интересах он идеологизирует. Более того, чисто субъективно он может испытывать даже отвращение к представителям реальной социальной базы своей идеологии. Ведь идеология – ложное сознание, и идеолог считает, что он высказывает некие вечные и универсальные истины, а вовсе не теоретически систематизирует мироощущение какого-либо социального слоя. Дело обстоит не так, что к идеологу буржуазии приходит буржуа и говорит: создай за определенную плату идеологию, оправдывающую меня. Такая система тезисов и не была бы идеологией, во всяком случае в устах того, кто ее заказал и создал. В идеологию должны верить, только тогда она становится идеологией в полном смысле слова, и только тогда она может овладеть умами масс, которые скоре верят искренним идеологам, чем завравшимся конъюнктурщикам. Образование идеологии происходит иначе. Интеллигент, который по природе своей выполняет роль “социального барометра”, улавливает чутким сознанием изменения в ценностной структуре общества, порожденные изменениями в его реальном, общественном бытии и преобразует их в статьи, концепции, романы, песни. Причем, связь между идеологией и общественным бытием, с точки зрения марксизма, диалектична, взаимна, уже созданная идеология оказывает влияние на соответствующую группу, участвующую в материальном производстве, укрепляя ее, расширяя ее реальное влияние и т. д.
Постсоветское общественное бытие и перспективы развития капитализма в России
В эпоху перестройки и либеральных реформ 90- х годов эта идеология псевдолиберализма стала постепенно теснить советский официальный марксизм, а затем и почти полностью заменила его в общественном сознании, став официальной идеологией РФ (невзирая на декларацию об отсутствии государственной идеологии в РФ, таковая есть и имя ей – псевдолиберализм; чтобы убедиться в этом, достаточно послушать выступления первых лиц государства, пестрящие терминами “либеральные ценности”, “цивилизованные страны”, “законы рынка”, “частная инициатива” и т.д.). Причем, по сравнению с советскими временами эта идеология не претерпела существенных изменений. Разве что чуть подновили фразеологию – теперь вместо “капитализм” чаще говорят “либеральное, открытое общество”, вместо “капиталист” - “предприниматель”, вместо “социализм” - “тоталитаризм” (но понимание данных феноменов, безусловно, сохранилось прежнее), да добавили идеологическое оправдание проведенной приватизации, оказавшейся весьма болезненной для общества и государства. В итоге идеологическая картинка либералов теперь выглядит так.
К 1985 году советский социализм открыто обнаружил свою несостоятельность. Попытки реформировать его, не отказываясь от политической системы социализма и примата государственной экономики, ни к чему не привели. Революция 1991 года и шоковый переход к капитализму был неизбежен. Реформы 90-х годов были сопряжены со значительным падением уровня жизни народонаселения России, с сильным ударом по промышленному потенциалу и государству России, но они были необходимы. Альтернативы у нашей страны не было – или шоковая капитализация или системный кризис и гражданская война. Правовой “беспредел” при приватизации тоже был объективно оправдан; Запад тоже знал свою эпоху первоначального накопления капитала, и сам Маркс показал в “Капитале”, что этот процесс всегда сопряжен с грабежами, мошенничеством и жесточайшей бесчеловечной эксплуатацией народа, а также значительным расслоением общества. В любом случае главная заслуга реформ в том, что в России созданы ростки нормальной, частнособственнической экономики и демократии западного типа. Рано или поздно Россия, преодолев этот начальный этап капитализма, войдет, подобно Западу в гавань цивилизованного, постиндустриального общества.
Отсутствие существенных изменений в сфере идеологии (обратим внимание, сохранились все прежние тезисы псевдолиберализма – и о инициативном предпринимателе и пассивном госрабочем, и о безальтернативности исторического процесса и о необходимости ослабить государства) указывает, с точки зрения марксистского метода, на отсутствии таковых и в реальном общественном бытии. И, действительно, обратившись к нему, мы видим, что никакого вожделенного “нормального рынка”, грезящегося идеологам либерализма, в 90-е годы в России создано не было. Так называемые “либеральные реформы” в экономике свелись к легализации и расширению черного рынка и вообще второй, теневой экономики советского образца. Экономист Ю. Латов интерпретирует это так: “наивные советские либералы видели в советской теневой экономике только сектор №3 (черный рынок спекулянтов и цеховиков – Р.В.), а потому полагали, что достаточно освободить людей от жестких административных запретов и ограничений, стесняющих хозяйственную гибкость (избавить его от давления сектора №1 (командной, плановой госэкономики – Р.В.)), как Россия немедленно заживет “полной чашей”. На самом же деле власть перешла в руки агентов сектора №4 (“административного рынка” - коррумпированного чиновничества, торгующего должностями и привилегиями – Р.В.) – его действительно избавили от контроля со стороны сектора №1. В результате мы наблюдаем имитацию рыночного хозяйства при реальном сохранении основ командной экономики – но уже не централизованной (по типу обществ азиатского способа производства), а децентрализованной (по типу феодальных обществ). У советского “общества светлого будущего” оказалась длинная тень: легальная командная экономика исчезла, но ее теневой двойник, как в сказке Г.Х. Андерсона, пережил своего “хозяина”. Мы оставляем на совести автора его ерничество по поводу советского общества, но по сути с ним можно согласиться. Приватизация, которая замысливалась как рывок в частнособственническую экономику, объективно обернулась легализацией теневой советской экономики. Мы подчеркиваем, что это был процесс объективный, не сильно зависящий от нравственных качеств личностей, проводивших приватизацию. На месте “плохого” Чубайса мог оказаться “хороший Явлинский”, капитализма западного типа все равно бы не получилось, потому что базой капитализации было советское общество, в котором принципиально возможна лишь одна форма рыночного хозяйства - криминальный и полукриминальный рынок. Легко заметить, что реальный, а не показушный механизм приватизации соответствовал советской схеме мошеннического выведения дефицитного товара из сферы госэкономики и вброса его на черный рынок. Точно также как в 70-е снабженец советского завода списывал “бракованные” (а на деле вполне исправные) холодильники или пылесосы, и затем их перепродавали знакомым теневым спекулянтам, и в 90-е чиновник, занимавшийся приватизацией, за мзду занижал стоимость предприятия, выставленного на продажу, с тем, чтобы оно досталось полукриминальным “бизнесменам”, связанным с чиновником личными или клановыми связями. Передача предприятия в “частную собственность” в ходе приватизации 90-х, как правило, вовсе не означала инвестиций в него и начала его новой жизни. Напротив, зачастую хорошо работающие предприятия перед приватизацией подвергали искусственному банкротству, дабы дешевле продать. В лучшем случае после приватизации предприятие работало с мощностью, на порядок меньшей первоначальной, в худшем, оно просто растаскивалось и распродавалось. Деятели черного рынка по сути своей не могут быть созидателями, им нужна быстрая прибыль любой ценой.
Итак, мы получаем следующую модель: теневая экономика и госэкономика в обществе советского типа связаны между собой диалектической, обоюдной связью. Уменьшение госсектора означает лишь увеличение сектора теневой экономики и наоборот. Главная ошибка наших либерал-реформаторов здесь состояла в том, что они, не поняв реальной структуры советского общества и советской экономики, стали разрушать госсектор (и продолжают это делать по сей день – возьмем, к примеру, грядущую реформу ЖКХ), тогда как теневая экономика советского типа (ныне именуемая молодым российским капитализмом) может существовать лишь за счет паразитирования на госэкономике. Исчезновение госсектора неизбежно приведет и к исчезновению капитализма советского и постсоветского типа, и, таким образом, любых экономических отношений, то есть приведет к полному краху общества. Современные российские либералы с их заклинаниями о неэффективности госэкономики похожу на Ходжу Насретдина, который пилил сук, на котором сидел сам. Беда лишь в том, что тотальная приватизация угробит не только самих “новых капиталистов”, но и все российское общество.
Строго говоря, с точки зрения предпринятого анализа выходит, что в сущности мы сейчас живем не в некоей качественно новой, постсоветской эпохе истории России, отнюдь, мы переживаем этап саморазрушения советской цивилизации. В способе материального производства со времен позднего СССР не произошло принципиальных перемен, лишь официальная (государственная) и нелегальная (спекулятивно-криминальная) экономики поменялись местами и статусами. Точно также и сфере идеологии коммунистические идеи загнаны в подполье, а либеральные идейки, которые звучали на диссидентских кухнях и в передачах “голоса Америки”, теперь озвучиваются с трибун главных залов страны, где некогда проходили съезды КПСС и практически теми же людьми, которые там клялись в верности учению Маркса и Ленина.
Перед политической элитой сегодняшней Россией, как видим, стоит небольшой выбор: либо она осознает неуничтожимую советскую природу современного российского общества и, таким образом, перестанет заниматься саморазрушением государства и общества, либо она будет продолжать считать нынешнюю Россию неким постсоветским образованием, мифическим “новым российским капитализмом”, исходя из этого будет продолжать бороться с “пережитками советского прошлого”, и, повторяя ошибку диссидентов, целясь в коммунизм, на деле уничтожать Россию.
ФОРУМ ЗАКРЫТ. МЫ ПЕРЕЕХАЛИ.
НОВЫЙ ФОРУМ:
http://dzro.org/forum/
НОВЫЙ ФОРУМ:
http://dzro.org/forum/
Официальная идеология СССР и РФ. Сравнение.
Модератор: was bornin
логично xD